— Подплываем! — с воодушевлением крикнула Zicke.
И сам вижу.
Большой тяжеловесный замок стоит на северном берегу реки.
Это Интрамурос — относительно недавно поставленный на эти земли наследник гордости старой Манилы, старинной испанской крепости. В "старой" истории испанцы поступили просто, четыреста лет назад пушками раскатали поселение раджи Солимана в пыль. И построили свою цитадель, вечно благородный каменный город с Ратушей, фортом Сантьяго и собором. В этой истории Писатели ещё на старте подарили похожее сооружение анклаву филиппинцев. Судя по всему, историческая память обросших мхом крепостных стен цитадели пока не пригодилась, всё целенькое. В былые временя ни один "индио", а именно так пренебрежительно называли островитян, не имел шансов пройтись по улицам Интрамуроса. Кроме прислуги и наёмников. Сейчас островитяне — желанные потребители услуг, соседи и союзники Манилы. Часть монокластеров влилась, часть привязана к городу договором.
Мы с Лени в Крепость не пойдём, хоть и очень хочется — Джай не советовал. Пройти внутрь можно по предъявлению любого документа, удостоверяющего личность, внутреннего пропуска или карточки жителя анклава. Проверка простая и быстрая, но и она нам не нужна, людей с белой кожей тут немного. А отношения у Манилы с Бёрном и Шанхаем не из самых лучших, даже системной торговли нет, лишь самодеятельность частных лиц. Вот ведь... Ладно, Шанхай — сосед и конкурент. А "виксы"? Интересно, так с кем же у Бёрна хорошие отношения? В общем, палиться не будем, экзекуц-процедуры в Маниле жёсткие — любят местные полицаи пользовать удары бамбуковыми палками по голым пяткам и глупым затылкам провинившихся дурней, не вовремя высунувших голову выше всех.
Серая громада всё ближе, возле неё центральный причал с маленьким чёрным пароходиком, самым настоящим, с длинной трубой с полоской! Причал там удобный, но он нам не нужен, по советам старших товарищей будем подходить не к такому шикарному, но куда как более демократическому — торговому.
За Крепостью лежит Лас Пиньяс, более-менее благополучный крошечный пригород Манилы. К северу от цитадели, в километре, судя по небрежно накаляканной индусом схеме, есть Навотас — район откровенной бедноты, где живёт голь перекатная. В старом мире это кладбище, где, кроме покойников, устроились и живые-бедные. Здесь хоронят в другом месте, но название осталось. Туда мы не ногой. Как в обоих мирах мрачно шутят филиппинцы, самый опасный город в Восточном полушарии, это, конечно, Сайгон, правда, пока не найденный, но зато второе место прочно удерживает Манила.
Широкий и длинный дощатый причал всё ближе. Народу не видно, но лодок в секциях причала много. Берег пуст, большинство манильцев, похоже, еще спит. Лишь одинокий улыбающийся мент или охранник смиренно поджидает нас — сонный, похоже, действительно добродушный. На поясе большой блестящий револьвер и дубинка-тонфа, на груди какой-то значок.
"Гугль" легонько ткнулся бортом о привальную доску, я быстро выскочил на причал, начал вязать конец на рубленый деревянный кнехт.
Мент подошёл ближе. Местная Манила по прежнему говорит по-тагальски и по-английски. Я даже выучил одно важное слово — "мабухай": в переводе с тагалога, языка тагалов, главной народности Филиппин, это означает "здравствуй".
— Мабухай!
— Мабухай! — и улыбчивый таможенник сразу перешёл на английский. — Меня зовут Ванчай, я таец. Бригада охраны пристани и рынка. Кто, откуда, цель приезда?
Бригада? Звучит многообещающе.
Я вкратце стал рассказывать немудрящую легенду о Шанхайском бытие молодого доморощенного агронома. А здесь прицениться хотим, техника нужна, культиватор или даже мини-трактор. Всё это время боец бригады благосклонно качал головой, но, когда я споткнулся с переводом слова "прописка" и в сердцах произнёс его по-русски, Ванчай вдруг резко оживился.
— Скажите "водка"! — неожиданно попросил он.
— Ну, водка, — машинально брякнул я.
Поймал, подлец.
— О! Зёма! — на отличном русском языке вскричал охранник. — Так ты русский! Подожди, зёма, давай поговорим! Я ж из "лумумбария"! В РУДН учился!
Как вы считаете, есть, от чего обалдеть?
Удивительно, но я тут же проникся общностью прошлого: первый встреченный мной человек, судьбой связанный с Россией, некогда, пусть и временно, пребывавший там. Мы зацепились языками и начали бодро вспоминать сладкую московскую жизнь. Всё на русском и всё мимо Ленни, которой и пришлось самой вытаскивать на берег невеликое наше имущество.
В конце короткого диалога КВН-таец произнёс:
— Ну же, ёлки! В общем, не боись, бросай всё, никто ничего тут не тронет и вас не обидит, обещаю эту, как её, крышу! Только длинноствол нельзя, закрою в будке. А пистолеты носи... Ну, скажи ещё раз, друг, как тебя зовут!
Он аж приплясывал от восторга.
— Федя.
— Федя!! Какое красивое слово, какие звуки! Это же чистая Москва! Федя-я... Ты же, наверняка, будешь в Россию пробираться?
Никогда и ни за что я не смогу скрыть цели своего похода. Всем всё ясно.
— Ты же радио слушаешь? Они уже и футбольные матчи начали транслировать, на русском! У нас никто ничего не понимает, так и им и перевожу, под пиво, в харчевне у старого китайца. И все болеют!
"Радио Россия" мы слушаем, но редко, в последние дни банально не было времени, какой-то калейдоскоп событий. Но кое-что знаю. Например, то, что — немыслимое ранее дело! — немцы влились в Русский Союз и теперь Берлин есть просто город объединённого русского анклава. И народностей там уже эге-гей.